– Не могу. – Миллисент обхватила руками свой круглый живот. – Я так волнуюсь.

Мать-графиня повернулась к Охеневаа, которая сидела на стуле возле дивана. На негритянке было простое платье, на плечах шаль, по цвету гармонирующая с шарфом, который она как тюрбан обмотала вокруг головы. В таком одеянии Охеневаа выглядела даже величественно. Глаза старой чернокожей служанки были полузакрыты, но она не спала. Всем в Баронсфорде, не исключая и Миллисент, была знакома эта привычка опытной знахарки – она размышляла, или молилась, или просто наблюдала за кем-то. Охеневаа могла так сидеть и молчать целыми часами.

– Ты проснулась? – спросила ее Беатриса.

– Что случилось, госпожа? Все равно ты меня уже потревожила.

– Прости, что отвлекаю тебя от мира духов, – пробурчала Беатриса, не заметив проницательного взгляда Охеневаа. – Но дело не терпит промедления.

– Что ты хочешь?

– Я хочу, чтобы ты прочитала заклинание и успокоила Миллисент.

Охеневаа покачала головой.

– Сколько раз я говорила тебе, что не умею читать никакие заклинания.

– Я ведь попросила тебя, не так ли? – настаивала Беатриса. – У тебя опять от меня секреты. Когда ты наконец станешь откровенной со своим лучшим другом?

– С лучшим другом?

Глаза Охеневаа сузились, и она свысока посмотрела на Беатрису.

– Мы едва терпим друг друга. Но я бы с удовольствием глотнула что-нибудь из того, что ты обычно пьешь и что заставляет тебя считать нас лучшими друзьями.

– Я охотно дам тебе выпить что-нибудь сегодня во время обеда, но только после того, как ты сделаешь хоть что-то, чтобы успокоить эту бедную молодую женщину.

– Я… я в самом деле… – Миллисент попробовала сказать что-то в свое оправдание, но вдруг замолчала и вздохнула. Беатриса и Охеневаа, как обычно, увлеченно пререкались.

Как приятно и легко было их слушать! Они жаловалась на свою жизнь и умаляли достоинства друг друга, причем каждая из них заявляла, что не может оставаться здесь, пока другая не покинет Баронсфорд. Однако реальность свидетельствовала об обратном – с каждым днем дружба двух старых женщин становилась все крепче и надежнее.

Когда вдовствующая графиня должна была отлучиться в Лондон на пару недель, Охеневаа заявила, что у той очень слабое здоровье, чтобы путешествовать в одиночку, и изъявила желание отправиться вместе с ней и жить в Лондоне сколько будет необходимо. То же самое можно было сказать и о других их совместных поездках, куда бы ни лежал их путь – в Баронсфорд, в Хартфордшир или в Лондон, а потом снова в Шотландию.

В прошлом месяце, когда Охеневаа простудилась и слегла, графиня целую неделю неотлучно просидела возле кровати своей подруги. И это несмотря на настойчивые уверения врача, что в ее возрасте не стоит брать на себя роль сиделки.

Но болезнь, как ни странно, пошла на пользу обеим женщинам – они теперь выглядели лучше, чем прежде.

– Советую тебе отдохнуть.

Охеневаа подвинула стул, Миллисент поставила его ближе к окну и села. Отсюда ей была хорошо видна дорога, к тому же это не мешало ей участвовать в общем разговоре.

– Ты видишь, она слышит тебя, – громко произнесла графиня. – Теперь вели ей перестать тревожиться.

– Я не управляю поведением людей, – сказала Охеневаа и положила руку на плечо Миллисент.

Графиня громко фыркнула:

– Эта самая гнусная ложь, которую я когда-либо слышала! Ты же постоянно вертишь мной как хочешь.

Миллисент чувствовала, как тепло от руки Охеневаа обволакивает ее тело. Она верила в исцеляющую силу прикосновений чернокожей знахарки, в ее сверхъестественные способности изгонять душевную боль едва ли не больше, чем сама графиня. Миллисент по достоинству оценила дар негритянки, когда та лечила ее мужа. Лайон приехал к ним почти инвалидом и с надломленной психикой. Однако старая знахарка сразу определила причину его болезни и нашла способ вывести из состояния сильного стресса. То, что она сумела сделать с Лайоном, оказалось не под силу ни одному из лечивших его врачей. За это Миллисент была ей искренне благодарна.

Почти такие же чувства Миллисент питала и к графине, ведь ей она была обязана своим счастьем. Именно графиня-мать нашла жену своему сыну, тем самым предоставив Миллисент второй шанс обрести семейное счастье.

Она скользнула взглядом по дороге.

– Не забывай моих слов. Помнишь, что я говорила тебе раньше? – тихо проговорила Охеневаа, затем отняла свою руку и направилась к графине, чтобы продолжить разговор.

Миллисент смотрела на ее прямую спину, на ее размеренную поступь. Она знала, какие именно слова имела в виду чернокожая знахарка. Это было весной, в Мелбери-Холле. От беспокойства и страха за пропавшую Вайолет Миллисент слегла, но Охеневаа сказала ей, чтобы та не тревожилась из-за исчезнувшей девушки, что их пути непременно пересекутся. Стоит только проявить терпение, и у них появится еще один шанс, и тогда все обязательно образуется.

Миллисент, оглянувшись, подивилась спокойствию Охеневаа. Ей даже стало любопытно, не пришло ли то время, о котором говорила знахарка.

Но тут, увидев на подъездной аллее карету, она вскочила и бросилась вниз. Как только она вышла в холл, ее взяла под руку экономка миссис Макалистер. Дворецкий мистер Кэмпбелл раньше других слуг бросился вперед и отворил перед ней двери.

Миллисент знала о том, что Лайон велел каждому в Баронсфорде заботиться о ней. Она шагу не могла ступить, чтобы из всех углов не появились люди, готовые ей помочь, хотя в столь повышенном внимании к своей особе Миллисент не видела особой нужды. Однако Лайон убедил ее, что от этого у него по крайней мере будет спокойно на душе и что ей просто следует примириться с таким положением дел. И Миллисент смирилась. Усилием воли она сдержала себя, чтобы не побежать навстречу карете. Кто-то прикоснулся к ее руке, и она догадалась, что это Охеневаа вышла вслед за ней на крыльцо. Миллисент положила ладонь поверх руки целительницы, чтобы почерпнуть у нее немного ее живительной силы.

– Ты была права, – прошептала она. – Она здесь.

– Нет еще, – тихо ответила ей знахарка.

У Миллисент сжалось сердце. Она взглянула на подъезжавшую карету, а затем на негритянку.

– Они не привезли ее с собой?

Целительница покачала головой. Ее морщинистое лицо было бесстрастно.

– Она придет сама, по своей воле и в положенный час. Будь терпелива.

Карета встала у крыльца, ее дверца отворилась. Миллисент нетерпеливо шагнула вперед, но из кареты вышел ее муж. По выражению лица Лайона она поняла, что он огорчен и разочарован. Он обнял ее.

– Извини меня, Миллисент. Вайолет уже успела куда-то скрыться. Но Траскотт отправился на ее поиски. Он найдет ее, любовь моя. Обязательно найдет.

Миллисент прислонилась щекой к его широкой груди и крепко обняла.

– Я знаю, что найдет, – прошептала она. – Охеневаа сказала, что Вайолет вернется, а она никогда не ошибается.

Дэвид помчался прямо в Гринбрей-Холл, то есть туда, куда направлялась Гвинет, как ему стало известно из ее письма.

Он потребовал себе лошадь. Быстрота и скорость – вот что было нужно ему, так что если Гвинет рассчитывала, что он отправит ее багаж следом за ней, то она ошибалась. Дэвид все оставил на постоялом дворе, на совести хозяина.

Дорога из Гретна-Грин заняла несколько больше времени, чем он предполагал. Но в его возбужденном состоянии никакая быстрая езда, даже наперегонки с ветром, все равно не удовлетворила бы его.

Дугласы! Нет, женщины из рода Дугласов, поправил он себя. Опять! С ним это случилось снова. Сначала Эмма, а теперь Гвинет!

Но он тут же выкинул Эмму из головы. Тогда он был наивным юношей, сказал он себе.

Гринбрей-Холл располагался по соседству с Баронсфордом. Скоро он увидится со своими близкими. Эмма была частью далекого прошлого, и Дэвид не хотел позволить ему разрушить его будущее. Его старшие братья женились, и теперь они счастливы. Дэвид намеревался сделать то же самое, женившись на Гвинет.